посмотрев на них, сказал: «Какие же это кулаки, они ж в дерюжках ходят», и отправил их домой в Глубокое.

Где-то в начале двадцатых годов начали нарезать за большими сёлами землю под пашню. А люди, переехавшие на новое место

Отец мой, Фёдор, и мать, Анфиса, поженились рано. Отцу было семнадцать лет, матери пятнадцать. Мать очень любила отца с детства. Отец

 работал кузнецом. Нас было у них четверо, ещё двое умерли., освобождались от налогов на три года. Так образовалось в 12 километрах от Глубокого село Рогово. Многие глубочане туда уехали, наши родители тоже.

Я родился в апреле 1940 года. Отец пришел с работы, мать суетится у печки, говорит ему,

-Ты смотри, на печку ничего не бросай, там парнишка

- Какой парнишка?

- Я родила парнишку.

Так появился на свет я. Мама была невысокого роста, полная.

Может, и было бы в семье счастье, да война помешала. Тридцатого мая 1941 года отца, как и многих других молодых мужчин из нашего села, призвали на военную учёбу в Славгород. Когда началась война, из сибиряков сформировали 386-й стрелковый полк, куда, по архивным данным, и попал мой отец.

Развивая успех в войне, немцы окружили большую группировку наших войск. Помимо названного полка, в неё входили 29-ая армия, и частично 39-ая. Только в плен было взято пятьдесят тысяч наших бойцов, а сколько их погибло от пуль, голода и холода – никто не считал. Гибли целые полки и батальоны. 386-й полк, где был мой отец, Коваленко Фёдор Стефанович, перестал существовать. Судьба полка до сих пор неизвестна. Мало кому удалось вырваться из окружения. Пришло извещение, что отец наш пропал без вести в августе 1942. Когда, как, где пропал – неизвестно. Так мы тоже остались без отца. Мать, Шура 1929 года рождения, Николай 1931, Настя 1934, и я 1940. Старшие работали в бригаде, мы с Настей дома. Есть было нечего.

Однажды Настя прибежала в бригаду, и говорит: «У нас Пашка умирает, он уже третий день не встаёт и не ест». Мать сразу отправили домой. Потом решили меня забрать в бригаду. Подкормили, я окреп. Когда Настя, моя нянька, убегала за ягодами, меня уводила ненадолго к деду. Тот был всю жизнь в работе. Я лез под руку, брал топор, трогал пилу, деревяшки. Тогда дед меня сажал, как в манеж, в новую, только что сделанную деревянную бочку. И вот оттуда я поглядывал на мастерство деда, и ждал ягод.

Когда я подрос, то всё время крутился около конюхов - помогал загонять лошадей. Было мне интересно с мужиками. Конюхами тогда были Тимофей Агарков, Шурка Коновалов.

В 7 лет я пошёл в школу. Как обычно в то время было, в первых четырёх классах все возрасты. Незаменимой учительницей в нашей школе была славная, добрая женщина Мерзлова Анна Кузьмовна. Из её учеников в дальнейшем получились инженеры, лётчики, учителя, рабочие разных профессий. У кого на что хватило стремления и желания. Закончив роговскую школу, был выбор, где продолжать учёбу: в Глубоком, другого района, или в Ситниках, нашего, Баевского района (прим. ред.: посёлок Роговский в то время относился к Баевскому району). Жить на квартире было бы легче для ученика, но необходимо было обеспечить дровами квартирных хозяев, а так же брать с собой продукты. У многих матерей не было такой возможности. И мы собирались в конце села рано утром и шли в школу 18 километров в Ситники. Были предоставлены сами себе. Идём, балуемся, обзываемся, бывало, и подерёмся по дороге. Иногда приходили к последнему уроку. Директор, Корнилий Фёдорович, выйдет, посмотрит на нас, и только молча покачает головой. Он всё понимал. Мы все безотцовщина, одежда было разорвана, обуви не было, ноги были грязные, чёрные, как хромовые сапоги. На пути Соболи, Крутой Лог. Осенью босые ноги мёрзнут. Увидим, где пройдут коровы, бежим наперегонки, чтоб в коровьих лепёшках погреть ноги и идти дальше.

У нас была избушка, как говорили, одностопка, где жили 5 человек и ещё телёнок и пятимесячный поросёнок, и всем хватало места. Дверь на улицу открывалась с трудом, так как матка на потолке провисла и мешала. Боялись, что матка переломится, и весь потолок рухнет. Это был 1952 год. Мне было 12 лет. Дед уже был больной, и я пошёл к нему за советом. Он меня подучил, что нужно сделать, как разобрать, заменить матку. Дал три бревна. С матерью я уложил бревно, настелил кругляк на потолок. Задранковали, помазали. Сколько было баб в селе, все ходили смотреть, как я сделал, да меня хвалить, матери завидовать, что уже помощник есть. Старший брат из дома ушёл рано - забрали в ФЗУ, потом стройки, армия. В 1953 году я уже работал самостоятельно – возил копны на лошадях. Лошадей люблю с детства. Помню всех своих коней. В совхозе уже за тройки на празднике получал призовые места. В том же 1953 году нужно было в Соболях в нашем колхозе забить большую партию скота на сдачу государству. Так как был карантин по ящуру, живьём скот не принимали. Меня попросили на забой помощником. Били скот несколько дней. Мне выделили лошадь и сани, чтоб я приезжал из Рогово в Соболи на работу. В этот момент я почувствовал себя среди взрослых тринадцатилетним мужиком. Детство закончилось.

В 1954 году началось освоение целины, был собран небывалый урожай. Хлеб не знали, куда девать.   Сколько у людей было радости, счастья! Появились деньги. Мы с матерью в Леньки ездили за покупками, и купили мне первое в жизни пальто. Чёрный драп, каракулевый воротник. Только большого размера, я пуговицы не застёгивал, а просто запахивал.

В 1955 году посёлок, можно сказать, перестроился. У людей появились деньги. Строили наёмные бригады. Появился свет, радио. Вот мы и зажили по-человечески.

К нам в посёлок в школу из Баевского района направили учительницу Прибылову Валентину Емельяновну. Я познакомился с ней, и через некоторое время женился. В 1961 году родилась дочь Татьяна, в 1963 году – сын Сергей. В том же году начался развал нашего посёлка. Наш посёлок из Баевского района переводили

в Завьяловский. Закрылась школа, убрали магазин. Люди стали разъезжаться кто куда, дома оставались пустыми. Многие из моих односельчан направились в Нижнюю Чуманку, куда меня тоже пригласили, дали мне там квартиру. Но потом, дня через три, приехал директор Устименко и парторг Зеленчуков, и переманили в Глубокое больше десятка семей. Мне предложили работу на год в Рогово, где был табун молодняка 175 голов. Мы со старшей сестрой Шурой согласились. семьи уехали в Глубокое, жить пока, временно, в двухэтажках. С нами остался сын Сергей. Ему шёл шестой год.

В пустые дома посёлка заселились цыгане. В соседях у нас жили старики Москалёвы. Зима выдалась суровая. Мы возили на двух конях солому и сено, рубили сечками силос. Привес получили по 407 граммов в сутки. Сын Сергей был со мной всегда рядом, подгонял телят, уже в 6 лет ездил на лошади верхом. Накормлю, одену тепло, и с собой. Только в сильные морозы уносил ещё спящего к старикам.

Из Рогова я уезжал последним. Дома продавали на разбор за бесценок. Теперь о посёлке напоминают только тополя да яблонька, посаженные когда-то жителями возле своих домов.

На дедовой усадьбе

родные тополя.

С тоской щемящей в сердце

к ним приезжаю я.

Я подхожу так тихо, как будто

дед там спит,

Душа его с той дали

со мною говорит.

Подумать о высоком

сюда я прихожу.

Перебирает ветер мне

нежно седину.

Переехав в Глубокое, работал скотником. С 1972 до пенсии проработал забойщиком. В 1982 году ушла из жизни жена. Дочь была замужем. Сын отслужил в армии, закончил сельхозинститут, женился. Сам я встретил добрую женщину, с которой вместе уже больше четверти века. Воспитали и выучили её дочь. У меня внуки, правнуки. Всю жизнь я прожил и проработал ради детей. В каждого вложил частичку самого себя.

Я испытал на себе, как трудно жить без отцовской помощи. И поэтому в моей памяти навсегда остался образ моего деда – единственного мужчины в нашей семье. Вроде жизнь и быстро пролетела, а как вспомнишь, сколько было всего, сколько пережито, сколько память хранит интересного, весёлого, печального. Каждый из нас может написать не одну книгу. Передаются только небольшие эпизоды, а всё остальное уносим с собой.

Мне семьдесят три года, жизнь продолжается, но всё чаще попадаешь к «портным», чтобы подлатали…

Может, это рассказ, а может – исповедь. Судите сами.

Коваленко П.Ф. с Глубокое.